Когда рассеется туман - Страница 62

— Девушка, с которой я договорилась встретиться, не пришла, — вздохнула я.

— А Джон пришел?

— Да.

Я вспомнила дымный клуб, табурет в углу, на который я взгромоздилась в ожидании Пэтти. Понятно, что на следующий день она рассыпалась в извинениях и объяснениях, но было уже поздно. Что сделано, то сделано.

— И вы влюбились?

— Я забеременела.

Урсула раскрыла рот.

— Через четыре месяца после того, как мы начали встречаться. Еще через месяц мы поженились. Так было принято. — Я поерзала, поудобней усаживаясь на подушках. — К счастью для нас началась война, и все решилось само собой.

— Он ушел на фронт?

— Мы оба ушли. Джон записался добровольцем, а я служила в полевом госпитале, во Франции.

— А как же Руфь? — удивилась Урсула.

— Ее эвакуировали. Руфь провела войну в доме пожилого англиканского священника и его жены.

— Несколько лет? Как же вы выдержали?

— Приезжала в отпуск и получала от нее письма: деревенские сплетни и рассказы о местных ребятишках.

Урсула взволнованно потрясла головой.

— Четыре года вдали от ребенка… Представить не могу!

Я не знала, что ей ответить. Как признаться, что материнство — не врожденный дар? Что Руфь сперва казалась мне чужой и странной? Что между нами так и не возникло той нерушимой связи, о которой пишут в книгах и рассказывают в легендах?

Наверное, я растратила свою способность любить. На Ханну, на всех остальных в Ривертоне. Нет, я хорошо обращалась с ранеными: утешала, подбадривала, облегчала их предсмертные муки. И при этом страшно боялась снова к кому-то привязаться. Предпочитала ни к чему не обязывающие отношения. И оказалась совершенно не готова к требовательной любви ребенка.

Урсула избавила меня от объяснений:

— Конечно, тогда была война. Приходилось идти на жертвы.

Я улыбнулась, стараясь выглядеть поестественней. Интересно, как бы Урсула отнеслась к тому, что я не только не переживала разлуку с Руфью, но даже чувствовала некоторое облегчение. Что после десятка лет скитаний по разным работам и случайным знакомым, после бесплодных попыток забыть, что случилось в Ривертоне, я наконец-то нашла себе настоящее дело.

— Археологом вы решили стать уже после войны?

— Да, — хрипло подтвердила я. — После.

— А почему именно археологом?

Ответ на вопрос так сложен, что я ответила просто:

— Это было наитие.

— Правда? — восхитилась Урсула. — Прямо во время войны?

— Когда кругом столько боли и смерти, как-то легче отделить главное от второстепенного.

— Понимаю.

— Я стала думать о мимолетности жизни. Когда-нибудь, размышляла я, люди забудут и эту войну. Смерти, бомбежки, сражения. Не сразу, конечно — понадобятся сотни, тысячи лет, но рано или поздно все уйдет в небытие. Займет свое место среди теней прошлого. Страдания и ужасы сменятся в умах людей другими, которым еще только суждено произойти.

— Трудно представить, — покачала головой Урсула.

— И все же так оно и будет, — заверила ее я. — Пунические войны и Карфаген, Пелопонесская война, греко-персидские войны — все свелось к нескольким главам в учебнике истории. — Я замолкла, чтобы перевести дыхание. Давно отвыкла от долгих разговоров и горячих дискуссий. Потом устало договорила: — Мне хотелось оживить прошлое. Вдохнуть в него душу.

Урсула улыбнулась, темные глаза засияли.

— А вот это мне понятно. Именно потому я снимаю исторический фильм. Вы раскапывали прошлое, а я разыгрываю его.

— И правда, — согласилась я. Мне-то и в голову не приходило нас сравнивать.

— Я просто восхищаюсь вами, Грейс. Вы столько сделали в жизни!

— Вопрос времени, — пожала плечами я. — Дайте любому человеку долгую жизнь, и он успеет сделать очень много.

— Вы скромничаете, — засмеялась Урсула. — Уверена, вам пришлось нелегко. Женщине с ребенком, в пятидесятых, получить высшее образование… А муж вам помогал?

— К тому времени я жила одна.

— Как же вы учились?

— Большей частью заочно. Днем Руфь была в школе, а по вечерам с ней сидела очень хорошая женщина, наша соседка, миссис Финбар. — Я поколебалась. — Мне повезло, что с оплатой не было проблем.

— Стипендия?

— Что-то в этом роде. Я неожиданно получила кое-какие деньги.

— А муж? Погиб на войне? — сочувственно спросила Урсула.

— Нет. Он остался жив. А вот наш брак действительно умер.

Урсула еще раз взглянула на мою свадебную фотографию.

— Мы развелись, когда он вернулся в Лондон. Нравы к тому времени переменились. Люди повидали и пережили слишком много. Глупо было цепляться за партнера, который ничего для тебя не значил. Джон уехал в Америку, женился на медсестре американской армии, которую встретил во Франции. К несчастью, он скоро погиб: автомобильная авария.

— Сочувствую.

— Не стоит. Во всяком случае, мне. Это было так давно, я едва его помню. Какие-то обрывки воспоминаний, вроде снов. Кто тоскует по нему, так это Руфь. Так меня и не простила.

— Хотела бы, чтобы вы остались с Джоном?

Я кивнула. Обида Руфи за то, что ей пришлось расти без отца, здорово омрачила наши отношения.

— Боюсь, что Финн тоже однажды призовет меня к ответу, — вздохнула Урсула.

— А вы с его отцом…

— У нас все равно ничего бы не вышло, — сказала она так твердо, что я не решилась расспрашивать. — Нам с Финном лучше вдвоем.

— А где он сейчас? — спросила я. — Финн?

— С мамой. Последний раз, когда мы разговаривали, они шли в парк за мороженым. — Урсула поднесла к глазам руку, чтобы взглянуть на часы. — Я и не думала, что уже так поздно! Мне пора бежать — освободить маму.