— Ханна, — позвала Эммелин. — А как это — близость?
— Ну… это… такие проявления любви, — неуверенно сказала Ханна. — Очень приятные, я надеюсь, с мужчиной, в которого ты влюблена, и ужасно противные с кем-нибудь еще.
— Да понятно, что проявления. Но вот как это бывает?
Снова тишина.
— Ясно. Сама не знаешь, — сказала чуть погодя Эммелин. — По лицу вижу.
— Точно не знаю, но…
— Я спрошу Фэнни, когда она вернется. Уж она-то к тому времени будет знать точно.
Я пробежалась пальцами по прекрасным платьям Эммелин, отыскивая голубое и гадая, правду ли сказала Ханна. Действительно ли, те приставания, с которыми полез ко мне Билли, могли бы стать желанными с другим парнем? Вспомнилось, как Альфред несколько раз стоял рядом со мной на кухне, и меня охватывало странное, но приятное чувство.
— На самом деле, я не хочу замуж прямо сейчас. — Это опять Эммелин. — Просто Теодор Лакстон очень симпатичный.
— Богатый, ты хочешь сказать.
— Это почти одно и то же.
— Тебе просто повезло, что Па позволил тебе обедать со всеми внизу, — сказала Ханна. — Когда мне было четырнадцать, мне такого не разрешали.
— Мне почти пятнадцать.
— Наверное, ему просто не хватало народу за столом.
— Да. Какое счастье, что Фэнни вышла замуж за своего скучного толстяка и уехала в Италию на медовый месяц. Будь они дома, мне, скорей всего, пришлось бы обедать с няней Браун.
— А я бы лучше с няней обедала, чем с этими американцами.
— Глупости какие.
— А еще лучше — книжку бы почитала.
— Врунья, — не поверила Эммелин. — А зачем тогда ты вытащила то атласное платье цвета слоновой кости, которое Фэнни просила тебя не надевать при этом ее ужасном женихе? Ты бы его не выбрала, если б не хотела выглядеть получше.
Молчание. А затем радостный возглас Эммелин:
— Ха! Я права! Ты смеешься!
— Ну ладно, мне действительно интересно, — сдалась Ханна. И быстро добавила: — Но вовсе не потому, что я хочу произвести впечатление на каких-то там богатеньких американцев.
— Ой ли?
— Точно.
Заскрипели половицы — кто-то из сестер прошелся по комнате — и до сих пор поскрипывающий граммофон наконец замолчал.
— А чем же ты так интересуешься? — не успокоилась Эммелин. — Ведь не скудным же угощением миссис Таунсенд.
Я застыла, прислушиваясь. Когда Ханна ответила, ее голос звучал спокойно, но со скрытым волнением:
— Сегодня вечером я хочу попросить Па отпустить меня обратно в Лондон.
Я едва слышно вскрикнула, зарывшись в шкаф. Они ведь только что вернулись, неужто Ханна опять исчезнет?
— К бабушке? — уточнила Эммелин.
— Нет. Пожить одной. В квартире.
— В квартире? А с какой стати ты вдруг поселишься в квартире?
— Ты будешь смеяться… Я хочу найти работу. Эммелин не засмеялась.
— Какую еще работу?
— В какой-нибудь конторе. Печатать, стенографировать.
— Так ты же не умеешь стено… — Эммелин осеклась. — Ну конечно! Те бумаги, которые я нашла на прошлой неделе! Со значками вроде египетских иероглифов…
— Нет!
— Ты тайком изучала стенографию! — с негодованием продолжала Эммелин. — С мисс Принс?
— О господи, нет, конечно. Неужели мисс Принс может научить чему-нибудь дельному?
— Тогда как же?
— Ходила на курсы секретарей в деревне.
— Когда?
— Начала давно, в первые месяцы войны. Я казалась себе такой никчемной, мне хотелось приносить хоть какую-то пользу, вот я и придумала эти курсы. Потом, когда мы уехали к бабушке, я решила поискать работу — ведь в Лондоне столько всяких контор… Но у меня ничего не вышло. Когда бабушка наконец-то начала отпускать меня надолго одну, выяснилось, что меня нигде не берут. Видите ли, я для них слишком молода. Но теперь мне восемнадцать, и я вполне могу попробовать еще раз. Я столько занималась, что стенографирую очень быстро.
— А кто еще об этом знает?
— Никто. Теперь вот ты.
Спрятавшись среди платьев и слушая, как Ханна расписывает свои новые навыки, я почувствовала, что стремительно теряю что-то важное. Исчезал так долго хранимый мною маленький секрет. Ускользал прямо из рук, уплывал в море шелков и атласа, осыпался бесшумной пылью на темный пол гардероба.
— Ну как? — спросила Ханна. — Правда, интересно?
— Вовсе нет! — фыркнула Эммелин. — Мне кажется, что это подло. И глупо. И Па скажет то же самое. Одно дело — работать во время войны, но сейчас… Просто смешно, можешь сразу выбросить это из головы. Па никогда не разрешит.
— Потому я и хочу спросить его за обедом. Подумай, какая возможность! Ему придется согласиться, потому что кругом будут чужие. Тем более — американцы, с их современными взглядами.
— Не могу поверить, что ты серьезно! — раздраженно воскликнула Эммелин.
— Не понимаю, с чего ты так расстроилась?
— Потому что… ты… если ты… — Эммелин отчаянно подыскивала подходящие слова. — Потому что сегодня вечером ты играешь роль хозяйки и должна думать о том, чтобы обед прошел гладко, а ты вместо этого хочешь сконфузить Па.
— Я же не собираюсь устраивать сцены.
— Ты всегда так говоришь, а потом все равно устраиваешь. Почему ты не можешь вести себя…
— Нормально?
— Ты уже совсем с ума сошла! Ну кто по доброй воле захочет сидеть в конторе?
— Я хочу посмотреть мир. Уехать отсюда.
— В Лондон?
— Лондон — только первый шаг. Мне хочется обрести независимость. Встречаться с интересными людьми.
— Поинтересней меня, ты имеешь в виду?