Когда рассеется туман - Страница 72

Толстяк рассматривал одну из фарфоровых ваз на буфете.

— Я видел такую на аукционе Сотбис, — сказал он со странным акцентом — выговор уроженца северной Англии плюс что-то еще. — Точно такую же. — Он наклонился поближе. — Между прочим, ушла за кругленькую сумму, старина.

— Надо же, — без всякого интереса отозвался мистер Фредерик. — А эту прапрадед привез с Востока. С тех пор и стоит.

— Слышала, Эстелла? — через всю комнату крикнул Саймион Лакстон своей рыхлой жене, сидевшей на диване между Ханной и Эммелин. — Фредерик говорит, эта вещь принадлежит его семье уже несколько поколений! Он использует ее вместо пресс-папье.

Эстелла Лакстон привычно улыбнулась мужу, и между ними проскочила искра того взаимопонимания, которое вырабатывается лишь долгими годами совместной жизни. Перехватив ее взгляд, я решила, что их брак имеет чисто практическую ценность. Обоюдная польза оказалась гораздо прочней страстной любви.

Обменявшись с мужем улыбками, Эстелла вернулась к разговору с Эммелин, в которой нашла родственную душу — любительницу красивой жизни. В том, что касается волос, Эстелла удачно дополняла мужа. В отличие от него, ее шевелюра цвета олова была уложена в гладкий объемный шиньон — типично американский. Он напомнил мне фотографию, которую пришпилил внизу мистер Гамильтон: нью-йоркский небоскреб в лесах — на редкость впечатляющий и ужасно некрасивый. Эстелла улыбнулась каким-то словам Эммелин, сверкнули ненатурально белые зубы.

Я прошла вдоль стены, поставила поднос с коктейлями на столик у окна и сделала привычный реверанс. Молодой мистер Лакстон сидел в кресле и вполуха слушал беседу Эммелин и Эстеллы, в восторженных тонах обсуждавших предстоящий сезон.

Теодор, а проще — Тедди, был красив той красотой, коей отличались все зажиточные мужчины тех дней. Приятная внешность плюс уверенность в себе создавали видимость ума и обаяния, прибавляли блеска в глазах.

Темные, почти черные — под цвет костюма с Савил-Роу — волосы и усы, делавшие его похожим на киноактера. «Как Дуглас Фэрбенкс», — подумала я и покраснела. Тедди улыбался широкой открытой улыбкой, сверкали белые, как у матери, зубы. Наверное, в американской воде есть что-то такое, решила я, отчего зубы становятся белыми, как жемчуг, который Ханна надела поверх золотой цепочки от медальона.

Со странным акцентом, непохожим ни на один из слышанных мной раньше, Эстелла начала рассказывать о последнем бале леди Белмонт, а взгляд Тедди тем временем лениво блуждал по комнате. Заметив, что гость скучает, мистер Фредерик незаметно махнул Ханне, которая откашлялась и немного неестественно спросила:

— Надеюсь, ваша поездка была приятной?

— На редкость приятной, — с привычной улыбкой ответил Тедди. — Хотя боюсь, что родители считают по-другому. В моряки они не годятся. Их мучила морская болезнь с той самой минуты, как мы покинули Нью-Йорк, и до тех пор, пока мы не сошли в Бостоне.

Ханна сделала глоток коктейля и попыталась продолжить светскую беседу.

— И как долго вы пробудете в Англии?

— Что касается меня — боюсь, что недолго. На следующей неделе отправляюсь на континент. В Египет.

— Египет… — расширив глаза, повторила Ханна.

— Да, — засмеялся Тедди. — У меня там бизнес.

— Вы увидите пирамиды?

— В этот раз нет. Всего несколько дней в Каире и дальше — во Флоренцию.

— Отвратительное место, — громко сказал Саймион из второго кресла. — Полным-полно голубей и черномазых. Нет, мне подавай старую добрую Англию.

Мистер Гамильтон протянул руку к бокалу Саймиона, почти пустому, хотя совсем недавно его налили до краев. Я взяла бутылку.

Наполняя бокал, я почувствовала на себе пристальный взгляд гостя.

— Здесь столько удовольствий, которых больше нигде не найти. — Он слегка наклонился, и я почувствовала на бедре горячие пальцы. — Как ни ищи.

Я пыталась сохранить на лице спокойствие и не наливать напиток слишком быстро. Прошла целая вечность, прежде чем стакан наполнился и я смогла отступить в сторону. Отходя в угол, я заметила, как нахмурилась Ханна.

— Мой муж очень любит Англию, — ни к кому не обращаясь, произнесла Эстелла.

— Стрельба, охота, гольф, — подхватил Саймион. — Кто знает в них толк лучше британцев! — Он отхлебнул из стакана и снова откинулся на спинку кресла. — Но лучшая вещь на свете — английский склад ума. В Англии два вида людей. Одни рождены отдавать приказы, другие, — он взглянул на меня, — их исполнять.

Ханна нахмурилась еще сильнее.

— Тем самым поддерживается надлежащий порядок, — разливался Саймион. — А вот в Америке, к сожалению, все по-другому. Чистильщик башмаков на углу мечтает создать собственную компанию. Мало что может так разозлить человека, чем целая нация чернорабочих с чрезмерными… — он пожевал во рту неприятное слово и выплюнул его: —… амбициями.

— Надо же! — сказала Ханна. — Оказывается, кто-то осмеливается мечтать о большем, чем всю жизнь нюхать чужие башмаки!

— И это ужасно, — согласился Саймион, не уловив сарказма.

— А ведь должен был бы соображать, — звенящим голосом продолжала Ханна, — что только избранные могут позволить себе иметь амбиции.

Мистер Фредерик послал ей предостерегающий взгляд.

— И насколько меньше бы было проблем, — закивал Саймион. — Достаточно поглядеть на большевиков, чтобы понять, как опасны могут быть люди, заразившиеся всякими там идеями.

— А людям нельзя мечтать о большем? — не отступалась Ханна.